Пробило полдень на часовой башне бывшего дворянского собрания, а ныне укома и уисполкома уездного города Марксграда (бывшего Святые Холмы), и нищий Лука Горемыка, он же Горе Луковое, занял своё место возле рынка.
Если бывшее дворянское собрание — мозг Марксграда, то рынок — его горячее сердце. Широко раскинулся он, заняв бывшую Соборную площадь, парк, вырубленный ради дров, и пустырь на берегу Вертопляски. Здесь можно купить и продать всё. Можно приобрести пуд крупчатки или мешок картошки, гуся да порося. Можно обзавестись патефоном или фаянсовым сервизом, взять новую мануфактуру или старую английскую шинель, фунт керосина или сулею первача. Знающие люди — только мигни — подскажут, где разжиться марафетом или девицей, чтобы весело скоротать ночь. Можно добыть шпалер и жменю патронов к нему — если ты лихой человек и не боишься подвалов чеки.
Но Горе не был лихим человеком. Он сидел у облупленной стены, на месте, которое занимал уже лет двадцать, показывал изъеденные язвами голени и нудил:
— Прохожие граждане, обратите внимание на жертву царского прижима! Отморозил ноги в окопах империалистической войны, дожил до победы леворюции, но сам не могу уже трудиться на счастье угнетённых элементов по причине калечества. Уделите по возможности…
Ни на какой войне Горе не был, ноги отморозил по пьяни; все это знали, но редкий вечер он не встречал сытым и пьяным.
А в этот день гомонливый рынок как подменили. Продавцы и покупатели вперевалку шли мимо, словно Горе был не человек, которому надо есть и пить, а вроде грязного потёка на стене.
Уже солнце наполовину скрылось за Синим Холмом — братом-близнецом Зелёного Холма, одной из двух похожих на сиськи девчонки-подростка глинистых возвышенностей, между которых лежал Марксград — когда на понурого нищего надвинулась тень. Горе подумал, что ветер пригнал дождевую тучу, но это был всего лишь человек.
Саженного роста, в чёрной шинели до пят и в башлыке, который полностью затенял лицо.
В темноте на месте лица сверкнули зубы — жутковатый гражданин усмехнулся, а потом щелчком пальцев швырнул в Горе монеткой.
— Наше вам душевное спасибочко! — забормотал Горе, шлёпая ладонями по пыли. Он успел заметить, что мрачный гражданин швырнул ему червонец.
Про червонцы Горе слыхал, хотя сам, понятно, в руках не держивал. Он знал, какие они: на одной стороне — герб республики, на другой — сеятель.
Когда он подхватил червонец, его прошиб холодный пот.
На месте герба был оттиснут череп между двух костяных ладоней. А вместо сеятеля — фигура вроде давешнего гражданина: в длинной шинели, с косой-литовкой — и с черепом под башлыком.
— Это Жнец, — пророкотало над ухом. — Не бойся, гнилоногий. Не по твою душу. Хотя ты мне нужен, скрывать не буду.
— Товарищ чекист… — заскулил Горе, — я ж не просто так туточки сижу… Вон, Фаддей Петров, спекулянт, вчера совецку власть ругал матерно… А Иваныч-корзинщик — бывший деникинский офицер и дома левольверт да бонбу ручную держит… — про револьвер и бомбу Горе для важности приврал, да и собственные офицерские погоны бывший фельдфебель, а ныне корзинщик, видал только в сладких снах.
— Заткнись и иди за мной, — спокойно сказал жуткий, и Горе поплёлся за ним, умирая от ужаса.
Возле бывшего дворянского собрания жуткий гражданин подошёл к часовому и что-то внушительно сказал, после чего милиционер вытянулся в струнку. Жуткий двинулся по лестницам и коридорам здания, а за ним, как кабысдох на верёвке, тащился Горе.
Они подошли к двери, на которой — если бы Горе знал грамоте — можно было бы прочитать «Пред. Марксградского у.кома РКПб тов. Гранитный А. И.»
Дверь сама собой раскрылась перед посетителями, и жуткий вместе с нищим вошли в кабинет.
— Вы, извиняюсь, кто и по какому делу? — поднял бровь тов. Гранитный, который, как помнил Горе, в прежние времена служил провизором и имел фамилию Плоцкий.
— Ты знаешь, — сказал жуткий.
— О! Товарищ, а я как раз…
— Заткнись. Я указал тебе все золотые клады этого края. Так?
— Товарищ, республика очень даже признательна вам за помощь…
— Мне плевать, всё ли золото ты прикарманил. Меня интересует Ваджра Вихря из дома с чёрным змеем на гербе.
— Я не имею возможности дать ответ так моментально! — воскликнул тов. Гранитный. — Усадьба Чернозмеевых была социализирована по закону…
— Мне нет дела до того, что вы, черви, называете «законами», — сказал жуткий. — Ваджра Вихря принадлежит Володарям Двух Холмов. Чёрный Змей похитил её и хранил в каменном ларе, окованном заговорённой цепью. Поэтому она была недоступна для нас, но её могли добыть вы. Мы выполнили свою часть договора, указав вам золото. Где ваджра?
— Как перед Богом Истинным… — старорежимно воскликнул тов. Гранитный.
Жуткий повернулся к Горю.
— Ты сегодня не ел, гнилоногий. Вот твой ужин.
* * *
С обезьяньим гиком Горе выпрыгнул из окна кабинета тов. Гранитного и на четвереньках поскакал по улице. Прохожие шарахались от оборванца с перемазанной кровью физиономией.
От тов. Гранитного осталось очень мало.
Горе изрядно проголодался.
Он скакал, сжимая в левом кулаке монетку со жнецом.
Зачем — он теперь и сам не знал...